Андрей Козырев: свобода от свободы творчества
Козырев А. Любовь чайника: верлибры. Омск, 2013.
Сборник верлибров «Любовь чайника» поставил Андрея Козырева в ряд лучших поэтов Омска, к числу которых, безусловно, относятся Леонид Мартынов, Аркадий Кутилов, Павел Васильев, Тимофей Белозёров, Егор Летов, Кузьма Рябинов, Виктор Богданов, Серафима Орлова, Егор Бакалов, Анна Секерина, Аврора, Вероника Шелленберг, Андрей Ключанский. Лучшие стихотворения Козырева характеризуются не только «способностью образного видения мира» и «сопряжения неба с землёю, высокого с низким», о чём писал омский поэт Николай Кузнецов, но и «глубиной философского осмысления самых разных сторон нашей действительности», что отметил критик Игорь Сенин, увидевший и литературную, и научную одарённость автора научно-художественной книги «Любовь чайника».
Предыстория моего знакомства с «Любовью чайника» такова. В 2008-м году вышел мой сборник «Сценарий для жизни», который был поставлен небезызвестным Дмитрием Дзюминым выше «Эмигранта»: дескать, в «Сценарии для жизни» больше конкретики. Я думаю, не имеет смысла утверждать, что конкретное лучше абстрактного: цель и средства одинаково важны. Но верно и следующее: в стихотворной книге абстрактное не должно преобладать над конкретным.
Конкретное доминирует над абстрактным и в «Любви чайника», где стихотворения, авторские и соавторские циклы, разделы участвуют в создании образа Мира.
Когда пишешь стихотворение, следует избегать прямолинейности. Насколько мне известно, впервые эту идею высказал Стефан Малларме: «<…> Лучше если ты оставил/Точный смысл он слишком груб/ Разрушительно-бездушный/Для поэзии воздушной» (перевод Романа Дубровкина). От французского и русского символизма эта мысль передалась Борису Поплавскому, который, по словам Владислава Ходасевича, «идёт не от идеи к идее, но от образа к образу». Ещё один поэт, в чьих лучших произведениях мало прямолинейности, – далёкий, казалось бы, от Малларме и Поплавского Николай Клюев, который общался с Блоком и получил высокую оценку Брюсова за сборник «Сосен перезвон».
Рожество - звезда золотая,
Воробьиный ребячий гам,
Колядою с дальнего края
Закликают на Русь Сиам.
И Сиам гостит до рассвета
В избяном высоком углу.
Кто не видел с павлинами клеток,
Проливающих яхонт в мглу?
Рожество - калач златолобый,
После святки - вьюг помело,
Вышивают платки зазнобы,
На морозное глядя стекло.
(Николай Клюев, «Заозерье»)
Абсолютная свобода творчества – это Стефан Малларме. Свобода от свободы творчества – Блок, с равным успехом пробовавший себя в поэзии идейной и безыдейной, традиционной и модернистской. Малларме выше Блока, но Блок свободнее Малларме. Блок ближе Андрею Козыреву.
Свобода от свободы творчества – это Бодлер. В книге «Eссe Homo» Фридрих Ницше назвал своим любимым поэтом Гейне, Бодлера же Ницше недолюбливал, считая декадентом. Философ заблуждался. Именно Бодлер стоит ближе всех живших и ныне живущих поэтов к учению о воле к власти. Он в большей степени первооткрыватель и завоеватель, хотя, по словам Альбера Камю, «теолог». Бодлер – «истинный Бог», Создатель, величайший поэт в истории человечества.
В сборнике «Любовь чайника» много работы с абстракциями, и это видно невооружённым глазом. Испытание детством, счастье, любовь, усталость, бодрость, потеря, приобретение, слово, поворот к себе, загадочность, распад любви, энергия, страсть, ненависть, нехватка близкого человека, тоска, радость, красота мира, пространство, время, вечность, ничто, эпоха, совесть, смерть, одиночество, отчаяние, вина, война, поддержка, метафора, рождение стихотворения, жизненный опыт, поэзия, ошибки, заблуждения, достижения, победы, невинность, забвение, творчество, истина, минувшее, палач, жертва, мгновение, бессмертие…
Не абстракции ли это? Одновременно да и нет. Будучи рассмотрены изолированно, данные понятия абстрактны, но в контексте верлибров они перестают быть абстракциями.
Любовь уходит,
Как самолёт,
Взмывающий в небо.
За ним
Остаётся след –
Белый дым стихов.
Этим следом
Небосвод разрезан
На две половины…
Он соединится снова,
Только когда
От любви не останется следов.
Абстрактное понятие «любовь» проясняется, конкретизируется в этом верлибре, который можно понимать как покаяние. Небосвод символизирует время – не физическое, но субъективное. Образ неба выбран автором не случайно, ведь любовь здесь понимается как космическая сила, открывающаяся дверь в Вечность (в небе обитает Бог). Любовь, оставшаяся в прошлом, разделила субъективное время на прошлое и не-прошлое. Но память о любви недолговечна, как след от самолёта, в чём раскаивается лирический герой.
Ненависть существует
По законам прямой перспективы:
Чем ближе к нам человек,
Тем явственнее его недостатки.
Любовь подчиняется
Только обратной перспективе:
Чем дальше от меня любимая,
Тем больше и прекраснее
Её душа…
Здесь отвлечённые, неразвитые понятия (ненависть, закон, прямая перспектива, человек, недостатки, любовь, обратная перспектива) используются для описания лирического героя и его любимой – Поэта и Прекрасной Дамы – их образы создаются в книге «Любовь чайника» как в едином целом. Данный верлибр следует рассматривать в контексте книги.
Ты просыпаешься
Рядом со мной.
Смотришь на рассвет в окно,
Рассыпав волосы по плечам.
Вот так же и появляется,
Словно пробудившись от долгого сна,
Стихотворение…
Предположим, что речь не о конкретном стихотворении, а о стихотворении вообще, точнее, о его создании – о творчестве. Творчество описывается с помощью традиционных образов (волосы, рассыпанные по плечам, рассвет в окне, образ девушки в целом). Стихотворение диктуется любовью – в этом Козырев традиционен.
«Молитва современного пророка». Перед нами – чисто философское стихотворение. Пророк познаёт людей за любовь к ним – для выражения данной мысли используются абстрактные понятия: сойти с ума, истина, понимание её, знание её.
Боже,
Ты знаешь истину,
Скажи, как познать её –
И не сойти с ума!
Теперь скажем о том, что Козырев сопрягает и абстрактные образы.
Сердце дрожит,
Как бубенчик
Под дугой ребра.
Сердце дрожит,
Как паром,
Который вот-вот отчалит.
Я завёл своё сердце,
Словно будильник:
Оно прозвенит,
Разбудит людей
И навсегда замолкнет.
Козырев много трудится над композицией, и это даёт читателю возможность интерпретации поэзии Андрея. Языковые средства работают на создание образов: бубенчика, парома, будильника. Что между ними общего? Бубенчик под дугой ребра похож на солнце (вспомним Анненского). Заключительный образ напоминает о Паисии Святогорце: «Моё сердце подсказывает мне вот что: «Возьми меня, изрежь меня на кусочки, раздай их людям и после этого умри». Духовный кризис личности – кризис истины – ведёт к подвижничеству – вот мысль, объединяющая три образа.
Для сравнения рассмотрим стихотворение Стефана Малларме в переводе Романа Дубровкина:
Вечерний гордый блеск погас,
Порывом угли разметало,
Бессмертный дух, вздохнув устало,
Не спас тебя на этот раз.
Наследник рыцарских кирас
И груды древнего металла,
Теплее бы уже не стало,
Вернись ты в комнату сейчас.
Грозит грядущими смертями
Старинный страх, сверкнув когтями
Под полукруглою плитой
Отступничества дорогого,
Горит консоли столб витой
И нет нигде огня другого.
Чтобы понять сонет, выпишем из него все существительные: блеск, угли, дых, кирасы, груда, металл, комната, смерти, страх, когти, плита, отступничество, консоль, столб, огонь. Что между ними общего?
Это стихотворение отражает страх собственного дома. Примечательно, что оно ассоциируется у меня с событием из моей жизни: я ушёл из дома после ссоры с близким человеком и жил на даче.
Как Малларме и Поплавский, Козырев может «идти не от идеи к идее, а от образа к образу».
Итог статьи: Андрей Козырев верен своему дару, который служит познанию Мира.
Иван Таран
|