Рассказ Андрея Козырева в некоторой степени напоминает трагическое произведение Аркадия Кутилова «Монолог убитого», производя впечатление невероятного потока мыслей и действий. С другой с стороны, он очень созвучен настроению Игоря Талькова, «поверженного в бою», который возвестил свое истинное желание вернуться в страну «не дураков, а гениев». В то же время, если Тальков говорит об «обманутом поколении» 90-х гг., то Андрей также пронзительно выражает протест некоего мыслечеловека Сергея против «поганой жизни» как выражение самосознания поколения «без креста» (!). Постепенное движение мысли главного героя, переживающего тяжелую утрату (гибель любимой девушки) приводит к целой цепочке нравственных выводов, которые выглядят нелепо и противоречиво. При этом возникает подтекст какой-то улыбки автора – сквозь горечь. Попытки Сергея догнать свои желания оборачиваются осознанием жизненных постулатов, афористически представленных как прописные истины, такие, как «от себя не убежать», «в борьбе с самим собой всегда проиграешь», «не прячься от совести», «нет в мире невиновных». Разговор с сестрой Юлей наполнен энергетикой жизненного смысла, желанием сестрицы восстать против пробудившегося в Сергее «похмелья совести», превратившегося в «профессиональную» привычку «винить себя», совершающегося под знаком Скорпиона. Сложные переживания главного героя, под влиянием усталости от жизни умножившего образ Христа до некоторого множества («Христы»), дошедшего до состояния требования смерти самому себе, представшему ему в образе своей любимой. Но это чувство очарования чаще всего соединяется с потрясающей метафорой – «очарование смертью», ибо смерть для него – это пропавшая навсегда любовь. Тем не менее герой постоянно умиротворяется нечастым, но сильным соприкосновением с ангелом, «неутолимой жаждой чего-то нового», желанием «взлететь к небу». Желание «замереть на миг в своем пути» и «взглянуть на небо» (остановиться-оглянуться) приводит его таким образом к ощущению на себе «страшного ослепляющего света», потрясающего читателя не менее, чем грибной дождь в песне «Сад юности моей», исполняемой Валерием Ободзинским. Такой же силой обладает еще одна метафора Андрея – «Бог нас временем лечит и калечит». Она как бы продолжает глубокий философский смысл А. Вертинского в его песне «Дни бегут» – «А любовь – это яд, а любовь – это ад, где сердца наши вечно горят»; это «Время лечит людей, и от всех этих дней остается тоска одна (!) и со мною всегда она…». Поразительно, что в исканиях Сергея, постоянно преодолевающего «ад одиночества» и заключающего «сепаратный мир с своей душой», встречаются чужие, не свои, не родственные души. Последние нередко еще встречались в произведениях В. Астафьева, А. Вампилова, В.М. Шукшина, а теперь – это «темнота, в которой притаился Бог». Образ неисправимого Бродяги, зашедшего в жизненный тупик, наполнен потрясающими метафорами «бесплотной ладони», «аллергии на домашний покой», «мысленного самоугрызения». Однако своеобразным хэппи-эндом в этом жизненном сумасбродстве является удивительно яркая картина морской идиллии, в которой главенствует «первоокеан души», волны судьбы, накатывающиеся одна на другую и маячащий своим неясным очарованием «берег жизни». Он встает в воображении величественной иконообразной картиной, напоминающей лазоревые краски фресок Андрея Рублева во Владимире («Восшествие в рай»). Размышляя над современной жизнью во время Великого бдения и выделяя главных ее хозяев, Сергей не в силах разделить их на положительных и отрицательных, поэтому он смешивает тиранов, завоевателей с бунтовщиками и провидцами. В этой ситуации, когда все перепуталось и перевернулось кверху дном, возникает вопрос: «А кто же возвестит правду о своей святости, величии или ничтожности»? И ответа на него не поступает, вопрос звучит риторически. Это состояние подкрепляется силой метафоры «Мир вращается вокруг меня», в которой передается дух сумятицы, неопределенности, царящий вокруг. Этот ощущение дополняется образным сравнением Сергея с пешкой в шахматной игре. Однако в очередной раз к герою приходит новая волна прозрения и опимизма: «надо жить, надо ошибаться, держаться, сжиматься в комок..»). Она ассоциативно напоминает пророческие слова князя Андрея из романа Л. Толстого «Война и мир»: «Надо жить, надо любить, надо верить…». И здесь Сергей опять в очередной раз сомневается: как это он мог «поссорится с любовью»? Разгадка проста – оптимизм оказался пустышкой, ложью, он строится на иллюзии, наркотиках, желании «завести врага» и доводит до тех пор, пока «не ощутишь себя пустотой». Есть одно лишь умиротворение и успокоение, прозвучавшее в финале рассказа – Тишина. Это все, что может вывести несуществующего уже героя из замкнутого им самим круга. Н.Ф.Хилько, профессор, к.ф.н.
|